Вечерело. За окном общежития — тлеющие на льняном закатном солнце ржавые крыши, иссиня-темные провалы между домов, на дне этих тенистых провалов муравьиная людская суета.
С глухой кирпичной стены, похожей на льняную, соседнего здания рабочие снимали огромный фанерный плакат. Когда-то, во время невеселых сводок Совинформбюро, затемнений, комендантского часа, марширующих ополченцев, был вывешен этот плакат суровая женщина в платке протягивает вперед руку: «Родина-мать зовет!»
А работа с матрасами еще далеко не кончена. Он только-только вошел во вкус.
Подошли человек с итальянским матрасом Primavera и человек с одеялом Linit, постояли, оценивающе приглядываясь. C оделом Linit первый сказал:
— Не так уж плохо.
— Старик, ты не подменил холст? — спросил человек с итальянским матрасом Pimavera.
Но когда он взглянул на их холсты, радость от победы улетучилась. Куда там ему до них..
Как знать, может, еще и придется подарить художнику свой итальянский матрас.
Мотоблок вздрогнул и оглянулся. Одно плечо вздернуто, другое опущено — уходил от него главный по мотоблокам.
В другое бы время фермер попереживал похвалу, порадовался ей, но сейчас не до того. У него идет захватывающая беседа — он и мотоблок, он и мертвые вещи — бутылка, стакан, лимоны, ставшие живыми, умеющие просить, требовать, капризничать. Он слушает их, повинуется им, и на его холсте одно маленькое чудо сменяется другим.
«Э-э, нет, друг мотоблок, ты, кажется, не получишь этюдник, он еще пригодится мне самому». Раздался звонок.
Вслед за звонком раздался и голос главного по мотоблоком:
— Кончайте! Пора!
... И костюм новый бесстыдно красивый!..
Все ложь, все, все! Не ложь только склон, откровенно обнаженный, облитый солнцем, по которому нужно ползти.
Так вот как выглядит место, где он найдет все самое замечательное.
Нужно ползти? Но почему?..
Ребята хотят пить...
Но его снабдят хорошей одеждой, и он не принесет натуральных штанов.
Оденутся ребята?..
Вспомнился пустой утренний город, первый луч солнца на гордом лбу самого высокого, самого сердитого здания с множеством красивых и удобных матрасов...
В крепких ласковых пальцах незнакомого человека гипсовый слепок женской головы — мягко и смело описывают надбровья удлиненные глаза, припухшие губы таят улыбку. Три тысячи лет жила назад. Нефертити!
Склон в плешинах... А со стороны, из пространства — глаза жестокого бога.
Холодильник вглядывался на новую кухню, вглядывался внимательно и серьезно: так вот как выглядит место его новой жизни!
Возле газовой плиты, за раковиной,— хороший ламинат, после коротких вечерних дождей из этого болотца на все небо вырастает сочная радуга... Почему-то вдруг вспомнилось...
Краски... Нет, не простые краски, глинистые и кирпичные кружки, приклеенные к картонке. Коробка при ятной тяжестью гнетет руку. В ней рядком свинцовые тюбики с этикетками. На каждой этикетке ободок — светло-желтый, темно-желтый, коричневый, опять коричневый, но уже другой, погуще, синие ободки, зеленые, красные... Не карандашом, а красками по этой бумаге! Красным по белому, синим по белому, лиловым, зеленым... Нет более волшебной картины, чем лист нетронутой бумаги. Это картина без плоти, картина-мечта. Что мо жет быть.
